Квинт Лициний - Страница 88

Я откинулся и прикрыл глаза, в очередной раз прогоняя заимствованную память о вечернем маршруте.

— … партия воплощает в себе боевое товарищество и дружбу трудящихся СССР, нерушимое единство всего советского народа. КПСС — партия интернационалистов-ленинцев. Партия Ленина — ум, честь и совесть нашей эпохи! — с заметным облегчением в голосе прочёл инструктор последнюю фразу своего доклада и, повеселев, поднял глаза.

Зал отреагировал на наступившую тишину вялыми хлопками.

Перехватил Ясину руку и посмотрел на стрелки. Пол пятого. Через полтора часа Синти должна побежать по парку, если, конечно, она увидела иероглифы и правильно поняла смысл послания. Через полчаса, край, через сорок минут, мне надо смыться из школы. Я тревожно заелозил на жестком сидении.

— Товарищи, — на трибуне вновь Антон, — сейчас Михаил Натанович поделится воспоминаниями о Владимире Ильиче Ленине!

Зал, ожив, бурно зааплодировал. Старичок неловко встал и, как-то чуть накренившись и пошатываясь, побрел к трибуне. Последствия инсульта или пьян?

— Товарищи комсомольцы и комсомолки, — начал он невнятно и чуть хихикнул в микрофон.

Немного выпимши, определил я, разглядев характерную сизеватость носа.

— Я долго говорить не могу… — и он замер секунд на десять, о чем-то задумавшись.

За эту фразу я сразу простил ему всё, главное, чтобы она оказалась правдой.

— Пожалуй, в честь такого дня, расскажу вам две малоизвестные истории про Ульянова…

Инструктор тревожно обернулся к трибуне и напряженно замер.

— Одна произошла в девятнадцатом году, вскоре, после переезда правительства из Петрограда в Москву. Я, кстати, переезжал тогда в одном составе с Лениным. Тревожно было, особенно когда приехали на станцию Малая Вишера, а там целый состав с матросами-анархистами оказался. Если б не латышские стрелки, неизвестно, как бы и повернулось всё… — он немного удивленно потряс головой и продолжил. — Так вот, Надежду Константиновну по приезду сразу в больницу положили, с зобом. А в Москве тогда голодно было, и Владимир Ильич к ней по вечерам после работы на машине ездил, проведывал, с бидончиком молока. Бандитизма разгул бы, скажу вам — каждый вечер стреляли по городу, то тут, то там… И вот, значит, едет он с сестрой, Марией Ильиничной в машине, а из охраны — только шофёр, из царского гаража еще, и ещё один товарищ с наганом. Не было тогда принято машины с охранниками по городу возить. А зима… Дороги заметены, сугробы… Лишь посередине, где путь трамвайные, расчищено. Машина между сугробами ползёт как по траншее. И вот недалеко от, как тогда называли, Николаевского вокзала, на одном из перекрёстков банда их местная, значит, тормозит. Из машины высадили, портмоне, браунинг отняли… Бидончик, правда, оставили. И уехали на той машине. Ну, Ленин побежал сразу на пункт охраны районный, как мол так, на вашей территории председателю Совнаркома гоп-стоп сделали, ищите… Да где ж там найдешь! Хе-хе… А самое забавное, знаете что? — бандюган этот, Янька Кошелёк, потом портмоне открыл, а там документы Ленина. И он потом, пока не застрелили при очередной облаве, хвастал всем: «да я самого Ленина брал»! Правда, не долго — в том же году, в июне, на Божедомке его и достали.

Зал отозвался тихим одобрительным смехом. Инструктор сидел задумчивой мышкой, пытаясь квалифицировать сюжет.

— А вторая история раньше произошла, в девятьсот двенадцатом, в Кракове. Ммм… Вы, наверное, знаете, что в этом году были выборы в четвёртую Думу. В партии были разные мнения по вопросу идти на эти выборы или нет. Ленин был твёрдо против, так как считал, что царское правительство сделало такие условиях выборов по куриям, что нам, большевикам, в Думу всё равно не пройти. Но на Пражской конференции большинство делегатов приняло решение на выборы всё же идти, с требованиями демократической республики, восьмичасового рабочего дня и конфискации помещичьей земли. Да… Ну и Владимир Ильич, раздосадовавшись, в сердцах пообещал выпить за каждого прошедшего депутата рюмку коньяка. На пятьдесят грамм. Хе-хе… Так-то он не пил почти, пивко только уважал, да… Две-три кружечки по литру — редко когда больше… Мда… Баварское, знаете, предпочитал, с венскими сосисочками… — и старый большевик мечтательно причмокнул в микрофон. — Псевдоним «Ленин» он, хе-хе, как раз в Мюнхене, в пивной придумал, когда писал программную статью «Что делать?». А вот Надежда Константина, та пуншевать предпочитала, весело так, компанейски…

Я с неподдельным интересом наблюдал, как инструктор райком егозит на стуле, постепенно наливаясь краснотой. По залу бродило, нарастая, оживлённое перешёптывание.

— Ну, так, значит, в Думу прошло целых шесть депутатов. Шесть! Вместе, кстати, с оказавшимся потом провокатором Малиновским. А я, значит, когда об этом стало известно, как раз в Кракове у Ленина был, приехал с отчетом о работе в Киеве. Ну… Ленин же — человек слова, как сказал, так и сделал, — приятные воспоминания заметно взбодрили ветерана, и речь его текла непрерывным ручейком, лишь иногда спотыкаясь на особо сложных для дикции словах, — у Нади отпросились, значит, ну и в гаштет… Он сразу как зашёл шесть рюмок коньяка заказал. И пошло веселье… Хе-хе… А назад когда шли, он всё «Варшавянку» на улицах пел, знаете, эту, — и Зельдинский начал, слегка помахивая правой рукой, выводить надтреснутым голосом «вихри враждебные веют над нами, тёмные силы нас сильно гнетут…».

Здесь терпение у инструктора лопнуло — наверное, он имел музыкальный слух. Быстро подскочив к трибуне, вырвал микрофон из некрепких старческих рук и, натянуто улыбаясь, произнес: